О Стратегии развития

Приказом Минпромторга и Минсельхоза России от 30.10.2008 г. № 248/482 была утверждена Стратегия развития лесного комплекса Россий-ской Федерации на период до 2020 года (далее Стратегия 2020).

В проекте Стратегии 2030 отмечено, что важнейшим конкурентным преимуществом России на внешних рынках как сырья, так и готовой продукции является дешевая древесина, обусловленная, в том числе, меньшими затратами на оплату труда в лесозаготовке, по сравнению с зарубежными странами. С этим трудно спорить. Но, в перечнях проблем развития лесного комплекса России, как Стратегии 2020, так и проекта Стратегии 2030 отмечается низкий уровень оплаты труда и связанную с этим низкую привлекательность для квалифицированных кадров лесного сектора экономики. Причем кадровое обеспечение в обоих документах выделяется в отдельную значительную проблему.

Кадровая проблема лесного комплекса в проекте Стратегии 2030 рассмотрена подробнее, чем в Стратегии 2020, но складывается впечатление, что разработчики проекта оперировали цифрами очень далекими от современной действительности.

В пункте 2 «Государственное управление лесным комплексом» проекта Стратегии 2030 сказано: «Уровень кадровой и научной поддержки недостаточен для обеспечения реализации масштабных целей трансформации лесного комплекса». Хочется задать вопрос: а не хотели бы разработчики проекта подсчитать, каков процент управленческих кадров отрасли имеет профильное лесотехническое образование? Казалось бы подпункт 2.3.1 проекта дает ответ на этот вопрос: «Только половина персонала, занятого в лесном комплексе, связана с основной деятельностью предприятий: доля сотрудников с профильным образованием на предприятиях составляет 40-50%, с учетом руководящих работников – 55-65% ... В то же время, для руководящих должностей и начальников смен вне зависимости от отрасли отдается предпочтение сотрудникам с высшим образованием лесного профиля». Быть может, с точки зрения деревоперерабатывающих производств это утверждение реально, но с точки зрения лесозаготовительных предприятий оно не выдерживает никакой критики. Приведу один свежий пример: на прошедшем в апреле 2017 г. в Санкт-Петербурге обучающем семинаре для лесозаготовителей «Лесозаготовка, лесовосстановление и транспорт леса» аудитории слушателей (представителей различных предприятий из разных субъектов РФ) был задан вопрос – Кто из присутствующих имеет лесное образование? Из примерно 40 слушателей, только 3 человека ответили на этот вопрос утвердительно. А ведь в слушателях были не рабочие, а менеджеры среднего звена. И эта ситуация распространяется на очень многие мелкие, средние, и даже крупные лесозаготовительные производства.

Еще в подпункте 2.3.1 проекта Стратегии 2030 есть интересное утверждение «По оценкам специалистов, в отрасль трудоустраивается 75-80% выпускников. Оценки самих компаний отрасли относительно доли трудоустройства выпускников по специальности являются более консервативными – утверждается, что учебные заведения могут завышать показатели трудоустройства». Отметим, что насчет завышения показателей трудоустройства сказано еще весьма мягко.

В текстах Стратегии 2020 и проекта Стратегии 2030 много говорится о развитии лесного образования. Но, в рамках обозначенной в тексте проекта Стратегии 2030 проблемы не всегда эффективного взаимодействия федеральных органов исполнительной власти для решения проблем лесного комплекса, хочется спросить: Минобрнауки РФ в курсе планов разработчиков стратегии? Кажется, нет. Во всяком случае, продолжающаяся оптимизация учебного процесса и кадрового состава вузов, осуществляющих подготовку кадров отрасли, мягко говоря, даже не намекают на какие либо улучшения в плане будущего кадрового обеспечения лесного комплекса.

Проект Стратегии 2030 прогнозирует ежегодную потребность в научно-исследовательских кадрах в 200 человек в год. Вот только никакой конкретики, куда они могут быть трудоустроены, с учетом практически полного уничтожения отраслевых НИИ и КБ проект не дает.

Отметим еще одно интересное обстоятельство: как было сказано в начале статьи, Стратегия 2020 утверждена Приказом Минпромторга и Минсельхоза России, вместе с тем, Рослесхоз в настоящее время входит структурно в Минприроды РФ, которое не упоминается в этом документе. В тексте проекта Стратегии 2030 отмечено «…следует отметить, что в зарубежных странах обычно нет самостоятельного, отдельного органа управления лесами и лесной промышленностью, управление лесами на федеральном уровне входит в состав министерства сельского хозяйства…». В принципе, это вполне логично, поскольку лесопользовние является одним из видов земплепользования. В России создана укрупненная группа специальностей 35.00.00 Сельское, лесное и рыбное хозяйство. В этой связи, очевидно, целесообразно усиливать подготовку специалистов лесного комплекса именно на базе региональных сельскохозяйственных вузов, с широкой диверсификацией профилей подготовки, например таких как «Лесное фермерство», о котором говорится в Стратегии 2020.

Подпункт 2.3.3 проекта Стратегии 2030, в продолжение Стратегии 2020 отмечает бедственное положение в отечественном лесном машиностроении. По непонятным причинам называет наиболее перспективным сегментом ипортозамещения, с точки лесозаготовительного производства, харвестеры и форвардеры, и менее перспективными сегменты колесных трелевочных машин, валочно-пакетирующих и валочно-трелевочных машин. Причем предпочтение по перспективности называется с точки зрения имеющихся компетенций, объема внутреннего рынка и наличия действующих производств.

Да, действующих машиностроительных предприятий для лесозаготовительного производства в России почти не осталось, но для нашей страны, по набору компетенций машиностроения, как и с точки зрения объема внутреннего рынка Сибири, именно колесные трелевочные машины, валочно-пакетирующие и валочно-трелевочные машины являются наиболее предпочтительными.

Этот же подпункт проекта Стратегии 2030 указывает: «Существует две альтернативы импортозамещения оборудования: восстановление собственного производства лесной техники либо локализация производства международных игроков на территории РФ». Причем, в качестве преимуществ первой альтернативы указывается создание максимального количества новых рабочих мест, существенное расширение НИОКР, загрузку мощностей существующих и строительство новых заводов. Но, в разделе 5 проекта «Характеристика ключевых мероприятий Стратегии» сказано: «Технологическая поддержка отрасли потребует мероприятий по обеспечению локализации производства оборудования зарубежных производителей в сегментах, которые обладают достаточным объемом спроса, в частности, в лесозаготовительной технике (форвардеры и харвестеры)». Отметим, что инновационный сценарий развития лесного комплекса Стратегии 2020 предусматривал следующее мероприятие: «создать и освоить производство конкурентоспособных лесных машин нового поколения для хлыстовой и сортиментной технологий лесозаготовок». Т.е. очевидно, что восстановление собственного производства лесных машин в России проектом Стратегии 2030 не предусматривается. Может быть так и проще, правда для нашей страны скатываться на уровень отверточно-сборочного производства качественных машин обидно, хотя и не привыкать. Но тогда возникает вопрос, а зачем были израсходованы очень немалые бюджетные средства в проекты ЧЕТРА, развитие Онежского тракторного завода?

Также в разделе 5 проекта Стратегии 2030 говорится о необходимости снижения расходов лесозаготовителей, при этом ни о каких мерах поддержки хотя бы строительства лесных дорог, кроме монетизации, путем предоставления арендаторам права взимать плату со сторонних лесозаготовителей за пользование построенной лесной дорогой не говорится.

Зато указывается возможность введения санкций за низкий уровень использования расчетной лесосеки, а также введения норматива для компаний по затратам на проведение НИОКР не мене 0,1% выручки.

Низкий уровень финансирования отраслевых НИОКР, также как и низкий уровень коммерциализации их результатов, красной нитью проходит через проект Стратегии 2030. Для решения этой проблемы видимо надо изыскивать принципиально иные механизмы финансирования отраслевой науки, включая бюджетные средства. В качестве примера: в 2010 году в одном из петербургских вузов реализовывался «Проект «Лиственница» при финансовой поддержке Минобрнауки РФ. Причем средства были выделены весьма значительные. Но до широкой коммерциализации результатов этого проекта дело, видимо, не дошло, иначе почему лиственница выделена в качестве отдельной проблемы в проекте Стратегии 2030?

Отметим, что в свете вышеуказанной кадровой проблемы лесозаготовительных предприятий, вполне логично дать им возможность расходовать определенные суммы не на НИОКР, а на подготовку и переподготовку собственных кадров, которые вполне логично проводить либо на базе самих предприятий, с привлечением опытных преподавателей, либо на базе специализированных центров такого обучения.

В целом, сравнение базовых индикаторов, а также обозначенных проблем лесного комплекса в текстах Стратегии 2020 и проекте Стратегии 2030 показывает, что с 2007 по 2015 гг. положение в лесном секторе экономики, мягко говоря, не улучшилось: снизились занятость и объемы лесовосстановления, упал вклад в ВВП. При этом и на разработку, и на реализацию Стратегии 2020, очевидно, выделялись немалые средства, которые положительных результатов, во всяком случае в лесозаготовительной отрасли, не дали. В этой связи хочется повторить заданный Президентом РФ во время прямой линии 15.06.2017 г. вопрос: «Где деньги?».

Игорь Григорьев, д.т.н., профессор